О`Санчес - Одна из стрел парфянских
С «небесными» оллы справились достаточно быстро и полно, умело используя предателей и внутренние распри детей господних, «сатанисты» оказались гораздо лучшими конспираторами и были уничтожены поголовно лишь ко второй половине 25 столетия. Но, как выяснилось, некоторые уцелели…
Уцелели, чтобы погибнуть полностью и окончательно неделю назад, если время считать от момента генеральского доклада его Святейшеству.
Сокрушительный магический удар потряс столицу большой северо-западной провинции в верхнем левом углу самого большого земного континента: мрачный и разбойный город Санкт-Петербург. Магия землян разорвала в атомы магическую защиту города, не самую мощную, надо признаться, но добротную… А для чего? Для того, чтобы жрецы, числом до ста пятидесяти (сто сорок восемь, если точно), оказались на территории северо-западного участка города, в районе грузовых телепортов «Долгое озеро» и разбежались, как крысы, кто куда. Все сто сорок восемь убиты с общим временным разбросом – в двенадцать земных часов, кто где, – они успели проникнуть во все административные районы, включая Кронштадт, где – пуще, где – гуще, но примерно – две трети в северную часть города, одна треть – в южную. Лишь четверо из них не подлежали посмертному «зомбированию» и допросу – самоуничтожились в пепел, остальных успели допросить. Каждый имел четкий маршрут и непонятную цель: добежать туда-то, убить, взорвать, околдовать – то-то или того-то. Допросы показали, что на бессмысленную атаку были задействованы все до единого члены секты и исчерпаны подчистую все запасы маны, которую секта, как оказалось, копила два последних десятилетия. Ради одной бессмысленной атаки. Уже шесть дней, как тайное логово их, в Нью-Йоркских подземельях, поступило в тщательнейшую разработку службам генерала; архивариусы соответствующих отделов ликовали, не успевая пополнять архивы и переклеивать на древние нераскрытые дела новые грифы: «раскрыто». Но на главный вопрос: «Что им было нужно?» – ответа пока не было…
– Версии?
– Их несколько, Ваше Святейшество, но добротных, таких, что не противоречат здравому смыслу, – нет.
– А какие – есть?
– Коллективное самоубийство. Коллективное помешательство…
– Обильно. Ну а вы, генерал? Лично, глаза-в-глаза – что можете сказать?
– Паршиво, Ваше Святейшество. Нюх меня подводит редко, а здесь я чую нечто экстраординарное. Я поставил на это дело своих лучших дознавателей, оперативное руководство переключил на себя, послал в ваше ведомство заявку на дополнительное обеспечение маной, помимо моего бюджета, запросил ваших специалистов на дополнительное магическое сканирование.
– У меня – не министерство, генерал, не ведомство, как вы тут выразились… Ну-ну, без обид и извинений. Дам, но немного, у нас венценосный юбилей на носу… А может быть, они его хотели испортить?
– И эту версию мы разрабатываем, Ваше Святейшество, вслед за коллективным помешательством.
– … Такая дерзость, господин генерал Фок, даже вам может принести неприятности…
Глава имперской безопасности упрямо встретил кроткий и благостный взгляд его святейшества, который был еще хуже сверлящего, если знать, что обычно предвещает сия кротость. Генерал знал, но страха не выказывал.
– Возможно. Но никому не под силу приклеить мне измену и преступную халатность. Моя верность – не имеет двойного дна и корысти, ни служебной, ни личной.
Генерал жил скромнее, чем позволяло ему придворное и служебное положение. Два сына его, не оставив потомства, погибли, один за другим, во время спецопераций на Ближнем Востоке и в Европе. Жена, не выдержав потери детей, и не в силах простить мужу, что он заставил их пойти по стопам отца и не захотел обеспечить им безопасную карьеру в столице, упросила императрицу отпустить ее в вечность и наложила на себя руки. С тех пор генерал жил одной лишь работой, почти не имея посторонних увлечений, без семьи, наследников и друзей. Император знал это и никогда, даже в придворно-воспитательных целях, не снимал с него монаршего благоволения.
– А в этом вас никто и не обвиняет. Но зарываться – не следует. Вам что, нужен враг навсегда? В моем лице?
Генерал подумал пару секунд.
– Извините, Ваше Святейшество. Напугать меня трудно, а пристыдить можно, что вы только что и сделали. Гм… Сколько это – немного? Я о мане и о ваших магических сканерах?..
– Примерно восемь с половиной процентов к вашему годовому бюджету, из расчета на два месяца. По мере надобности – будем добавлять. У вас все?
Держите меня в курсе, пожалуйста. Святость да пребудет с вами.
– Да, Ваше Святейшество. – Генерал приблизился к протянутой руке, щекотнул щетиной усов по тыльной стороне кисти и вышел, пятясь до самых дверей, как это и предписывалось этикетом. Главное он понял: Вардол обескуражен не меньше его самого и рассчитывает не на отписку, а на полноценное следствие, по высшему разряду… Лара не должна подвести…
Адепт Сатаны, Магистр Ассасел, давно уже забывший свое настоящее, первое имя, и приданный ему послушник, вообще без имени, легко и неслышно мчались по темной улице со странным названием, похоже, названной в честь титула нерусских цариц. Двенадцатиэтажные трущобы светились кое-где гнилушечными оконцами, тускло отражались в осенних лужах на тротуарах, но сами тротуары были пусты: в полночь немногие рисковали покидать свои жилища…
– Я иду. Через десять минут ровно – выдвигаешься ты. Палец на спусковом крючке: малейший знак – стреляй без колебаний. Спрячься под лестницей, не шевелись – и не заметят, магию – ни-ни. Засекай. – Оба одновременно вскинули руки, отметили секундные стрелки. Послушник юркнул под бетонную лестницу возле парадной, прикрылся темным плащом и замер. Ассасел вытащил из рукава короткий ломик, одним движением взломал замок на лестницу черного хода и вошел внутрь. Ему нужна была квартира № 8 на втором этаже. Он приготовился, было взломать и квартирную дверь, но она оказалась открыта, сквозь щель в темноту коридора выпала полоска света. Ассасел вошел, не колеблясь и не таясь: в случае засады бояться уже было нечего… Войдя, он прикрыл за собой входную дверь, сделал три шага и очутился в комнате. Нет, засады не случилось, но сердце, до этого нетерпеливо колотившее грудную клетку, словно екнуло, замерло – ах, слишком велики были надежды, слишком велико разочарование. Да, время, да, годы… Но то, что он увидел в кресле у стены, напротив входа, лишь формально могло называться человеком. Сколько же этой черепахе лет? В кресле сидел чахлый старик, уже без возраста. Лысая голова тряслась на сгорбленных плечах, раззявленный мокрый рот, без признаков зубов, абсолютно бессмысленные глаза навыкате, когтистые руки, все в старческой «гречке», которые опирались на темный костыль, но тоже тряслись… Конец. Все напрасно… Но вдруг?
